Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Кажется, вот-вот решусь набить себе рисунок Лорки  — святого Себастьяна. Разница между мной и ним, тем не менее, в том, что он принимает страдание безропотно и чувствует в нём приближение спасения, а я чувствую страдание без особых надежд, просто варюсь в нём. Меня оно не облагораживает и не приближает к святости.
В эпизоды самого жестокого психоза мне казалось, будто в меня вонзается множество ножей. И увернуться от них было нельзя, только принимать, и принимать, и принимать удары... The slings and arrows of outrageous fortune, почти буквально. Мне кажется, если бы я знала тогда, Себастьян бы мог меня защитить. Как бы ни хотелось верить в обратное, я очень слабая, я существую на очень шатком основании, и мне иногда нужна защита. Только попросить её не у кого. Поэтому я часто впоминаю парижские церкви - Нотр-Дам-де-Лоретт, Сен-Жермен-л'Озеруа, Сен-Сюльпис, Сен-Оноре-д'Эйлау, Сен-Огюстен, Мадлен... Там я чувствовала себя в безопасности и под защитой, могла давать волю чувствам.

Всю неделю думаю о том, как на все мои доводы о том, почему меня невозможно полюбить, психологиня просто отвечала "вы меня не убедили", "и теперь не убедили", "всё ещё не убедили", и чем больше думаю, тем больше и мне они перестают казаться такими уж убедительными. Магия!

А что, если всё-таки можно? Меня так греет эта мысль, но, пожалуйста, пусть это не будет ложной надеждой, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Мне будет очень тяжело опять перенести такое: одно дело запрещать себе самой думать о подобном и этим и успокаиваться, принимая за аксиому нельзя ради самозащиты, и совсем другое  — когда окажется, что действительно нельзя, а защиты уже больше нет.

Как и собиралась, пишу сюда теперь с тем, чтобы возродить (громкое слово для того, чего почти и не существовало) этот дневничок и начать снова записывать хоть что-нибудь, что происходит у меня в жизни. Долгое время я жила в твёрдой уверенности, что ни одно движение, ни одна моя мысть и, уж тем более, ни одно чувство, которое мне выпадает испытывать, не достойны быть записанными, не достойны засорять чужое пространство, попадаться кому-то на глаза, жила, будто erasing myself from the narrative. У этого дневника долгая история, но заводила я его в своё время из любви и продолжить сейчас надеюсь тоже из любви  — на этот раз, к себе. Пока не представляю, получится ли, но попробовать стоит, а там будет видно.

Для начала, краткая выжимка из моей жизни последних четырёх лет:
1. Поучилась и пожила в Нидерландах
2. Поучилась и пожила во Франции (не закончила учебу, к сожалению, но сейчас не об этом)
3. Посидела в довольно тёмной душевной яме по возвращении
4. За вышеупомянутые годы потеряла часть друзей, чуть не потеряла ещё часть (спасибо им за то, что дождались), познакомилась с новыми людьми
5. Нашла первую работу (поздновато, конечно, но лучше, чем никогда), работа нравится, иметь деньги и покупать себе на них вещи (новый ноутбук!! так рада ему особенно) тоже нравится
6. Планировала аспирантуру, но решила притормозить и сначала приручить кукуху (и правильно сделала), в итоге сейчас не так уж уверена, что аспирантура мне ещё нужна
7. Впервые в жизни наконец пошла на терапию (вот прямо в январе нового года, для хорошего старта), пока ничего не понятно, но очень интересно

Не перечисляю тут подробности vie sentimentale, потому что до этого ещё дойдём (может быть; а может быть и нет, кто знает), да и, так или иначе, она вся, как и почти всю мою жизнь, скрыта от чужих глаз и весьма безнадежна.

Сегодня психологиня сказала, что, в целом, видит мою жизнь как череду непрерывных кризисов и стрессов или даже один сплошной кризис, и я бы хотела, чтобы это хотя бы немного изменилось в лучшую сторону. И ещё научиться определять, что я чувствую или чувствовала, называть это словами — годами живя в уверенности, что важны чьи угодно чувства, кроме моих, я не привыкла называть их словами и от этого уже несколько раз впадала в ступор во время беседы и психологиней  — а ведь я знаю, что на самом деле человек я не самый косноязычный, и не уметь облекать эмоции в слова для меня как-то даже по-детски обидно. Поэтому постараюсь записывать здесь что-нибудь хорошее (а не только подзамочные ужасы, как раньше, когда просто сил не было уже молчать и хотелось взвыть от разнообразных видов боли, которую мне доставляла жизнь), что-нибудь повседневное; что-нибудь плохое и тяжелое тоже, куда без этого; размышления по следам психологических встреч. А там, глядишь, и смогу жить как настоящий живой человек, не съедая себя по любому поводу и не пытаясь уменьшиться до заведомо дохлого атома. Зная, что здесь меня читает очень мало людей, а тех, кто ещё не ушел с дайри, среди них и того меньше, надеюсь, смогу говорить относительно свободно (и настолько многословно, насколько захочу).

I put myself back in the narrative.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Вся логика моей жизни подводит к тому, что я должна хорошо владеть словом, а, следовательно, писать. Гуманитарное образование, пятерки за сочинения по литературе с младенчества до университетов, нелепые попытки стихоплётства в старших классах, вполне рабочее воображение, пресловутая "своя комната". Но не пишу и не пишу, хотя так этого ждут другие, так этого я всегда ждала от себя сама, и даже чувство вины тут больше не помогает. Сейчас, когда сам бог велел, особенно усиленно не пишу, даже минимум, даже необходимое, даже имейлы, что уж говорит о чём-то, чего никто бы и так никогда не увидел. А как совсем перестану мыслить, чтобы кончился этот бесконечный ранящий поток в голове, так, по заветам Декарта, наверное, и исчезну. И не останется от меня ничего, потому что не писала — может, только к лучшему.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Шла сегодня по улице, перебирая в голове итальянских режиссеров (спасибо я-музыке за "Феллини" Би-2 в плейлисте, сегодня весь день под именем Федерико), и внезапно почти остановилась на месте, осознав, что мои мешающие в жизни обсессии чем-то похожи на те, что преследовали героя "Смерти в Венеции", и стало так противно от себя, и одновременно так себя жаль (от чего отвращение только увеличилось), и стыдно от замаха смешать высокие страсти со своими, не чета им, глупыми страстишками, что едва не сделалось физически плохо. Никогда сильно не дружила с немецкой литературой, соприкасалась с ней только по учебной необходимости. И мысль об этом человеке, и о Манне, и о фильме, и о себе, не желающей ассоциировать себя с этими людьми и образами — на ту минуту это меня очень расстроило в буквальном смысле: не заставило грустить, а как музыкальный инструмент — выйти из строя, рас-строиться, стать неустроенной. Не то, чтобы я до этого какой-то стройностью и устроенностью отличалась, но тогда почувствовала её особенно остро.

Сидели с Сашей до глубокой темноты, читали-писали каждый своё, слушали БГ. Хочу записать, чтобы не забыть в будущем — как это хорошо, когда давно не надо ничего друг другу доказывать и просто не одиноко.